Лапландия. Это обширная страна саамов – удивительного, самобытного народа. Она занимает огромную территорию на севере Европы, от Кольского полуострова на востоке до Ботнического залива и Норвежского моря на западе. За всю многовековую историю существования Лапландия никогда не была отдельным государством и в настоящее время расположена в Швеции, Норвегии, Финляндии и России. Соответственно выделяют Шведскую, Норвежскую и Российскую Лапландию, а в Финляндии есть одноимённый административный регион. Эта обширная трансграничная территория за свою историю сменила множество звучных имен, которые будто бы пришли из сказок и мифов. На наиболее древних картах (до XVI века) страна, чаще всего, именовалась Биярмией (Biarmia), финны и карелы в эпической “Калевале” описывали суровую ПМхьёлу (ПМхьолу, ПМхью), где распоряжалась Лоухи – Севера Хозяйка, а на Руси в XIII-XV вв. говорили о Лопорье Мурманском или Терской Лопи. Коренные жители называли свою территорию Суомаедне, Сумомоладне или более древними именами – Самеандра, Самеладда (Sameаdnem – по- шведски). И только к XVII-XVIII вв. устоялось название Лапландия для всей территории в целом, а для Кольского региона – Московская (Русская, Российская) или Восточная Лапландия. Интересно, что с 1809 г. по 1917 г. и Западная (Финская), и Восточная (Российская) Лапландии, т.е. более половины от всей площади, заселённой саамами, входили в состав Российской империи.
Ловозерский район, как основное место проживания саамов в Мурманской области, по праву считается правопреемником Русской Лапландии, хотя он и занимает только её малую часть. Вся история Кольского Севера так или иначе связана с этим этносом, его верованиями и культурой, обычаями и традициями. Поэтому в настоящей главе этому народу уделено особое внимание.
Когда саамы заселили Кольский полуостров? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Вероятно, они или их предшественники продвигались вслед отступающему леднику по двум основным направлениям: по побережью Скандинавии и через Карелию. Считается, что первым было заселено побережье Баренцева моря по маршруту, проходящему вдоль побережья Норвегии, а потом были обжиты север Карелии и Терский берег. Вероятно, внутренние районы полуострова были освоены ещё позднее. Эта гипотеза находит подтверждение, как по геологическим, так и по археологическим данным. Самые ранние мезолитические стоянки Мурмана датируются примерно рубежом VII-VI тыс. до н.э. (т.е. периодом интенсивного освобождения от ледника атлантического и баренцевоморского побережий). Более десятка остатков таких поселений обнаружили экспедиции на полуострове Рыбачьем (в Мотовском заливе) под руководством Б.Ф. Землякова и П.Н. Третьякова в 1935 г. и 1937 г. соответственно. Вместе с аналогичными находками в Норвегии их выделили в археологическую культуру мезолита комса (по имени места первых находок в 1920 г. – норвежского округа на побережье Северного моря). В центральных и восточных районах полуострова, а также на побережье Белого моря, где льды растаяли позднее, стоянки имеют возраст, начиная с IV тысячелетия до н.э. (раннего неолита). Следы многочисленных древних поселений эпох неолита и металла найдены также на берегах практически всех крупных рек и озёр региона. В северных, прибрежных районах полуострова выявлены остатки неолитических (III тыс. д.н.э. и позднее) стоянок как летних – сезонных, расположенных на берегу моря, так и осенне-зимних, рассчитанных на более длительное пребывание людей и отстоящих от моря на расстоянии 3 км и более. Во втором типе поселений найдены остатки жилищ полуземляночного типа. Считается, что с этого времени стали закладываться основы полукочевого уклада жизни саамов.
Древнейшими занятиями жителей Кольского полуострова были рыболовство, охота, собирательство. С конца неолита и, особенно, в эпоху раннего металла в прибрежных районах интенсивно развивался морской зверобойный промысел. В бронзовый и железный век получила локальное распространение кустарная металлургия. Об этом свидетельствуют ряд немногочисленных археологических находок. Например, в Оленеостровском могильнике (в 3х км от г. Полярного) найдены формы для отливки бронзовых вещей, в истоках р. Вороньей на северном побережье Ловозера обнаружены глиняные льячки – маленькие ковшики для выплавки, а на месте поселения Мыс Семерка – остатки печи для выплавки железной руды.
Постепенно лапландцам удалось одомашнить оленей. После этого сформировался полукочевой образ хозяйствования и жизни, отличный от других оленеводческих народов Севера. Его своеобразие заключалось в сезонных миграциях – перекочёвках небольших родовых общин по местам выпаса и промысла. Причём смена угодий осуществлялась не произвольно, а по установленным и закрепленным за каждой общиной промысловым территориям и становищам. С небольшими вариациями и изменениями этот социально-экономический уклад сохранился вплоть до XIX-XX веков. Если в эпохи камня и металла развитие северных племен шло практически вровень с южными, то к началу Средневековья накопилось огромное отставание. Саамы остались единственным народом на территории Европы, сохранившим черты первобытнообщинного строя. Их быт и промыслы основывались на использовании крайне примитивных, преимущественно каменных и костяных, орудий вплоть до XV в. – начала поморской волны колонизации Кольского полуострова. Такое отставание объясняется, прежде всего, суровостью природных условий Заполярья, удаленностью от центров мировых цивилизаций и, конечно, особенностью самобытной культуры этого народа, нацеленной на экологически сбалансированное промысловое природопользование только в целях собственного потребления. Лишь ценой постоянного неимоверного труда и суровых лишений лопарям удавалось выживать и обеспечивать свою жизнедеятельность.
В период зарождения и начала развития европейской (средиземноморской) цивилизации предки лапландцев занимали огромную территорию, охватывающую практически всю Скандинавию, Карелию и некоторые северо-западные районы Европейской равнины и Прибалтики. Однако со временем, гонимые более агрессивными и технически развитыми племенами, постепенно сдавали свои позиции, смещаясь всё дальше на Север. Так, в XIV столетии монах Лазарь (Мурманский) писал “… около Онега (озера) Лопляне и Чудь. Страшные сыроядцы близ места сего живяху ...”. Саамские угодья (луки) и поселения на территории к северу от Онежского озера также упоминаются многими летописными источниками первой половины XVI века. Однако уже в середине XVIII века лопарские погосты существовали только в Северной Карелии (Орьезерский, на р. Чумче, к западу от Ковдозера, и Пяозерский, на юго-восточной оконечности Ругозера). В XVI – XVII вв. выделяли четыре большие племенные группы, расселенные от Северной Карелии до Норвегии: Терская Лопь (центральные и восточные районы к северу от Терского берега), Лешая (Лесная) Лопь (север Карелии и Финляндии), Лопь Верхней земли (центральные районы к западу от Кольского тракта и Нотозеро) и Кончаковская Лопь (северо-западныый Мурман, включая Кильдин, Печенгу и Варангер). В источниках XIX века сведения о саамских поселениях южнее Кольского полуострова уже отсутствуют. О временах лопарского заселения Карелии свидетельствуют также археологические памятники (лабиринты – вавилоны, наскальная живопись и др. культовые места и объекты) и топонимика (географические названия) местности. Например, в качестве административных единиц в XVI веке были учтены Егорьевско-Лопский погост Ореховского уезда и погост Лопец Ладожского уезда. А южный и юго-восточный берег Ладожского озера в то время назывался Лопской стороной. Ряд исследователей соотносит топонимы с корнем “сум” (Сумская волость Карелии, с. Сумпосад, р. Сума, Сумозеро и др.) с одним из самоназваний лопарей – сумь.
Несмотря на удалённость и оторванность от центров цивилизации, о лапландцах в Европе знали давно. Если попытаться связать прародителей саамов с племенами гиперборейцев, которых ещё древнегреческие мыслители помещали на крайний север Европы, то первые упоминания о них появились не позднее V века д.н.э. (Геродот, “История. Книга четвёртая. Мельпомена”). В пользу этой версии говорит не только географическое местоположение Гипербореи, которую, например, Птолемей (Птоломей, II в.н.э.) размещал на карте за 60й параллелью к северу от Сарматии и Скифии, но и поразительная схожесть описываемых характеров с национальными чертами саамов. Практически все эллинские источники утверждают, что гиперборейцы “… счастливый народ; живут в рощах и лесах, почитают богов порознь и сообща, им не знакомы раздоры и недуги; … вражды ни с кем не знают, болезни им не досаждают, обету кротости все они одинаково верны; … там находятся полюса и крайние точки звездных путей; … шесть месяцев без перерыва у них день, а потом шесть месяцев – ночь …”. Такого же мнения придерживались некоторые учёные Средневековья. Так английский философ и естествоиспытатель Роджер Бекон (XIII в.) писал: “… За Руссией, к северу, живёт племя гипербореев; … и это племя из-за живительного воздуха, … племя до такой степени долговечное, что они не думают о смерти. Племя тихое и миролюбивое, ведущее благонравнейший образ жизни, никому не причиняющее зла и не испытывающее беспокойства со стороны других.
Напротив, другие сбегаются к ним, словно в приют ...”. Эти обрывки цитат наилучшим образом соответствуют характеру лопарей и географии мест их обитания. Однако большая часть древних ссылок на Гиперборею всё же носит мифологический характер
В письменных источниках жители Скандинавии впервые появились как фенны (fenni) в “Германии” римского историка Тацита (вероятно, 98 г. н.э.). Впоследствии византийским писателем Прокопием Кессарийским (VI в.) местные обитатели названы скрытифиннами (skrithiphine). Это и другие схожие названия (screrefeае – Иордан, VI в.; scritovinni, scritobini – Павел Диакон (Варнефрид), VIII в.) строятся от древнескандинавского глагола scrida – ходить на лыжах, что, видимо, в глазах соседей являлось главной отличительной чертой древних саамов. О коренных жителях Кольского полуострова впервые упомянул норвежский купец-мореплаватель Оттар (Оттер), совершивший во второй половине IX века плавание в Белое море. Он описал редкие поселения терфиннов (terfinnas), занимающихся охотой, рыболовством и ловлей птиц. Название аборигенов, по-видимому, появилось как производная от древних наименований Кольского полуострова – “Тер (Терь, Тре)” и скандинавов – фенны (фены). Другое древнее название жителей нашего региона – бьярмы, которое, по-видимому, имея корни в древнем шведском языке, намекает на страну медведей. Несмотря на то, что путешествие Оттара было осуществлено на кораблях, вплоть до начала XVII века Белое море повсеместно изображалось озером. В таком виде оно, например, было нанесено на карте шведского географа и историка Олофа Мангуса (1539) и издано в многочисленных атласах, построенных на её основе (например, Авраама Ортелия и Герарда Кремера-Меркатора, 1554 г.). Интересно сопоставление этих представлений с результатами недавних исследований четвертичных геологов Геологического института КНЦ РАН (В.В.Кольки и Н.П.Корсаковой). Согласно их данным, Белое море окончательно превратилось в море (т.е. соединилось с Мировым океаном проливом – Горлом Белого моря) не так давно – всего 11-10 тысяч лет назад. Поэтому не исключено, что описания средневековых географов базировались на исторической памяти и преданиях первых переселенцев, пришедших вслед за отступающим ледником по перешейку из севера континентальной части или Зауралья.
В этой связи заслуживает обсуждения этногенез саамов. Откуда они пришли? Это настолько самобытный народ, что по вопросу их происхождения нет единого взгляда даже у современных учёных, не говоря уже о средневековой и позднесредневековой Европе, ещё не оправившейся от предрассудков Инквизиции и многочисленных лженаук. Так, известный этнограф Российской Лапландии Николай Харузин в книге “Русские лопари” (1890) ссылается на широко распространенное в XVI-XVII вв. мнение о родстве лопарей и евреев. Согласно этой гипотезе израильтяне, гонимые ассирийскими и вавилонскими царями продвигались постепенно к северным окраинам Европы и со временем достигли берегов Северного Ледовитого океана, где и осели. В подтверждение этой теории её сторонники приводили множество антропометрических и культурных черт сходства, таких как: относительно тёмная пигментация кожи и низкий рост, чёрный цвет волос и их слабый рост на лице, украшения, обычаи, особенности быта и песен, ряд похожих культовых обрядов и др. Не оттуда ли берёт корни шутливое название Кольского региона – “еврейский север”? По другой версии саамы являются потомками древнейшего палеоевропейского народа, служившего прародителем для многих этнических групп. Были даже максималистские точки зрения. А.В. Елисеев (1898) писал: “… Есть данные думать, что в то время, когда в Европе ещё не было и помину не только о славянских и германских племенах, но даже о римлянах и греках, вся Северная и Средняя Европа к югу до Альп, а к западу до Рейна, была заселена лопарями, уже тогда имевшими в своём распоряжении оленя…”. Ещё одну точку зрения приводит Роберто Боси (2004), ссылаясь на баскского исследователя Телесфоро Де Аранзади, который выявил культурные и антропологические связи между саамами и басками.
Большинство современных ученых, рассматривая формирование этой народности, учитывают вклад, как групп европейского, так и восточного происхождения (представителей уральской языковой семьи и/или, возможно, носителей ымыяхтахской – палеосибирской культуры). Некоторая лингвистическая связь саамских диалектов устанавливается с финским, эстонским и венгерским, а также с языками народов водь, кет, коми, мари и мордвы. Можно выстроить гипотезу, согласно которой европейская (западная) ветвь, продвигаясь по берегу Норвежского моря, вслед отступающему леднику, прибыла 10-11 тыс. лет назад на Мурманское побережье нашего региона, а восточная группа по существовавшему в это время сухопутному перешейку на месте современного Горла Белого моря перебралась в восточные районы и побережье полуострова. После того, как примерно 10 тыс. лет назад образовался пролив, сообщение с восточными этническими истоками оказалось прерванным. Далее в условиях относительной изолированности от внешнего мира западная и восточная группы постепенно ассимилировали между собой и расселились по всей Скандинавии и прилегающим территориям. В любом случае это только гипотеза, а этногенез саамов остается в числе наиболее спорных проблем.
Происхождение саамов – вопрос не решённый, но зато точно известно, когда и благодаря кому Лапландия приобрела свое название. Термин Лаппия (Lappia) был впервые использован знаменитым датским летописцем Саксоном Грамматиком примерно на рубеже XII и XIII веков. Он писал о том, что жители этого самого малонаселенного края Европы – опытные стрелки из лука, используют лыжи и сани, а также обладают даром колдовства. Здесь необходимо подчеркнуть, что практически у всех соседних народов, включая русских, карелов, а также большую часть населения Западной Европы, за саамами закрепилась слава колдунов с неограниченными магическими способностями и властью над природными стихиями. Недаром даже царь Иван Грозный во время появления кометы в 1584 г. вызвал магов из Лапландии для объяснения этого явления. Есть упоминание и у Шекспира в “Комедии ошибок” (акт 4, сцена 3; приводится в переводе П. Вейнберга, 2002):
“... Не сомневаюсь я,
Что это всё проделки чародейства,
Что много здесь лапландских колдунов …”
или в оригинале:
“… Sure, these are but imaginary wiles,
And Lapland sorcerers inhabit here. …”
Вероятно, это мнение основано на впечатлениях о нойдах – шаманах и их странных “бесноватых” обрядах. С другой стороны, именно здесь в Арктических морях формируется климат всей Европы, а многие стихийные бедствия – штормовые ветры, грады, ураганы и другие неблагоприятные погодные явления приходили преимущественно из северных румбов. Сопоставление этих двух факторов могло легко их объединить в восприятии суеверных жителей средневековой Европы. Кроме того, ряд природных явлений Севера, таких как северное сияние, полярный день и многомесячная ночь вообще с трудом укладывались в сознании обывателей.
Тесное знакомство коренных жителей Лапландии с европейской цивилизацией, начиная с раннего – среднего Средневековья, сопровождалось постепенным вытеснением аборигенов с удобных и легкодоступных прибрежных земель на север и вглубь Скандинавского полуострова. Этап проникновения в Кольский край русских – новгородцев начался, по-видимому, в XI в. К XIII веку появились первые летописные упоминания об установлении власти Новгорода и сборе дани с этого региона. А в XV в. был относительно плотно заселён Терский берег и часть Мурманского. Параллельно или даже быстрее русской волны колонизации в исконные земли саамов в западной части Скандинавии продвигались норвежцы и шведы. Начиная примерно с XII века, интересы различных стран, заинтересованных в бескрайних северных территориях и их богатых промыслах в пушнине, рыбе и др., вошли в конфронтацию в районе северной окраины Европы – на территории современной Лапландии. Каждая из сторон: Россия (Новгород), Швеция и Норвегия, а позднее Дания, – претендовали на безраздельное владение этой богатейшей природными ресурсами страной. Наиболее спорными территориями были область современного Финмаркена (Финмарка) и побережье Баренцева моря. Первые известные мирные переговоры о прекращении конфликтов в спорных землях были проведены ещё в 1251 г. по инициативе Александра Невского. Согласно договорённостям и русские, и норвежцы получили право собирать дань с саамов на территории от Кольского полуострова до Люнген-фьорда (северная часть Норвежского моря). Таким образом, саамы Кольского региона и Финмаркена стали двоеданными, т.е. одновременно платили сборы и подати двум государствам. Коренные жители ряда западных волостей были на короткие периоды даже троеданными. В 1326 г. практика двойного подданства была закреплена в договорной грамоте, заключённой Магнусом – королем “Норвегии, Швеции и Готов” с Новгородом. Разумеется, такое положение породило множество противоречий и разночтений, которые выливались в притеснения и разбойные нападения на лопарей. Под предлогом сборов дани “мурмане” (скандинавы) часто совершали набеги на поселения поморов и становища саамов. В ответ снаряжались новгородские военные походы на лодьях – ушкуях, от названия которых произошел один из синонимов слова разбойник – ушкуйник, в “варгавские” края. Причём, викинги, наводившие ужас на всё Атлантическое побережье Средневековой Европы, часто сами страдали от нападений дружин новгородцев и примкнувших к ним колонистов и саамов. Например, во время похода 1323 г. новгородские силы разгромили и сожгли укрепление Бьаркей – ставку правителя Норвегии. Междоусобицы и попытки решить вопрос северных земель, как военным, так и дипломатическим и политическим путями не принесли сколь либо ощутимых результатов. Поэтому практика двойной дани просуществовала вплоть до начала XVII века, когда сначала в 1602 г. датский король Христиан IV, под управлением которого в то время находилась Норвегия, а потом и Кольский воевода прекратили доступ иностранных сборщиков дани в Финмаркен и Кольский полуостров соответственно.
Одновременно с установлением административной власти на Севере интенсивно проходил и процесс крещения лапландцев. Так же, как и колонизация, оно проводилось двумя основными ветвями и соответственно религиозными конфессиями. Сначала, после смерти в 1546 г. Мартина Лютера, в Скандинавию пришёл массированный десант миссионеров – его учеников и сподвижников. Несколько позднее они взялись за распространение Евангелия среди язычников-лапландцев. Уже в 1619 г. приходской священник из Питео Николас Андрэ напечатал в Стокгольме молитвенник на саамском языке – первую из изданных книг. Затраты на публикацию оплатил шведский король Густав II Адольф. Однако не все действия миссионеров отвечали высоким нормам гуманизма и цивилизованности. На исконных территориях лапландцев появилось множество церквей в Юккасьярви, Йокк-мокке, Энонтекисе, Арвидсьяуре и Люкселе, построенных под предлогом во спасение заблудших душ язычников. В конце XVII века вышел указ, строго предписавший шаманам явиться в церковь, предварительно закопав барабаны и другие культовые инструменты. Лишь немногие последовали ему, остальные продолжили поклонение пантеону местных богов и совершение древних языческих обрядов. Французский путешественник Ламартиньер, совершивший во второй половине XVII века путешествие вдоль Норвегии и Западного Мурмана, так описал жителей побережья Варангер фьорда: “Эти лапландцы, хотя и лютеране по религии и имеют пасторов, не перестают знаться с дьяволом, так как почти все колдуны и столь суеверны, что если встретят зверя, который им подозрителен, они идут обратно и не выходят из дома целый день …”. Не видя результатов миссионерства, церковные служители прибегли к испытанному в Средневековье способу. Как описывает Роберто Боси, колдуны и шаманы были пойманы и заживо сожжены вместе с их культовыми барабанами и другими артефактами в 1692 г. в Арьреплоге.
В Российской Лапландии крещение шло более мирным путём. Несмотря на заселение колонистов и их хозяйствование в наиболее привлекательных в промысловом отношении местах, между лопарями и русскими (поморами) сложились добрососедские и мирные отношения. История не сохранила упоминаний ни о кровавых конфликтах, ни притеснениях по вере и культуре. Более того, в лихие времена, во время голода или набегов мурманов, саамы всегда опирались на помощь русских поселенцев. Постепенно в наиболее обжитых поморами местах коренное население усвоило русский язык, восприняло обычаи и веру, а также частично ассимилировалось посредством браков. Нельзя утверждать, что путь лопарей в православие был лёгок и прост, но миссионерская деятельность колонистов, монахов и монастырей довольно быстро нашла отклик в их сердцах и душах.
В этом контексте показательна история Трифоно-Печенгского монастыря. Название он получил в честь основателя – раскаявшегося ушкуйника. По одной из легенд, изложенной знаменитым норвежским исследователем саамов и их культуры Фрийсом Йенсом Андреасом, Трифон – сын бедного священника бежал с дочерью знатного человека – Еленой. Вместе они прибились к разбойникам, которые вскоре избрали своим атаманом будущего монаха благодаря его недюжинной силе, незаурядной смекалке, ловкости и отваге. Однажды в ярости под действием вина он убил Елену, пытавшуюся заступиться и замолвить слово за безвинно обвиненного в предательстве товарища. Это бессмысленное убийство любимой перевернуло душу разбойника. Поражённый содеянным он дал себе обет: остаток жизни посвятить искуплению грехов. С этой целью он и прибыл на студёный Мурманский берег в места расселения Кончаковской лопи. Относится это примерно к периоду 1520-1525 гг. Сначала Трифон жил отшельником в пещерах, не имея постоянного жилища, и путешествовал по местным становищам и поселениям. Немало потратив времени и сил, он познакомился с лопарями-полукочевниками, изучил их язык и добился доверия. Однако жрецы (кебуны) и шаманы (нойды), стремясь сохранить свою власть и препятствуя его проповедям, нападали сами – “за власы торкаху и о землю метаху, и бияху, и пхаху …”, а также призывали соплеменников чинить зло миссионеру. И только спустя длительное время Трифону, не будучи ещё в то время ни священником, ни иноком, удалось обратить саамов в веру и далее, используя их труд и помощь, основать монастырь на берегу реки Печенги. Так было положено начало Свято-Троицкому (Трифоно-Печенгскому) монастырю, освящение которого состоялось 1 (11) февраля 1533 года. За свою жизнь, а умер он 15 (25) декабря 1583 г., Трифон достиг весьма впечатляющих результатов: кончаковская лопь в массовом порядке крестилась, в диком крае основан и построен монастырь, который быстро окреп, расцвёл и превратился в крупнейшее на Севере преуспевающее хозяйство.
Примерно в эти же годы по летописному известию (1526) была крещена “Дикая (Лешая) лопь Кандалагской губы”, где была поставлена церковь Рождества Ивана Предтечи, а в последующие периоды – коренные жители и других районов Кольского полуострова. На востоке, в устье р. Поной, как следует из грамоты Ивана Грозного от 1575 г., в районах расселения Терской лопи была построена церковь Петра и Павла. Распространение христианства среди кольских лопарей связано также с деятельностью Соловецкого монастыря. На Терском берегу деяниями и проповедями в конце XVI века прославился его монах Феодорит. Кроме того, монастырь имел угодья в Кильдинском погосте, Териберской губе и других местах на Мурманском берегу. Таким образом, к концу XVI в. были заложены не только административные, но и конфессиональные границы между лютеранской и православной Лапландией. Возможно, более терпимое отношение русской веры к инакомыслию определило большее доверие, приязнь и толерантность со стороны саамов. С другой стороны, принятие христианской веры лопарями не означало полного отказа от традиционной религии. Обычаи и представления лапландцев позволяли сосуществовать огромному сонму богов, поэтому единый бог русских в сознании лапландцев занял подобающее место самого влиятельного и сильного, но при этом осталось место и для “родного” пантеона. Практически все этнографы долго, вплоть до начала XX века, отмечали широкое распространение культовых языческих обрядов во всех уголках Лапландии.
Вместе с волной миссионеров в Российскую Лапландию пришли путешественники, естествоиспытатели, географы, этнографы и купцы, прежде всего, русские, датские, английские и голландские. С конца XVI века посещения Кольского региона стали систематическими, в результате чего появились детальные и точные для своего времени описания, карты, доклады, отчеты и др. Наиболее известными являются: описание путешествия русского посольства, возглавляемого дьяком Григорием Истомой (1496), приведённое австрийцем Сигизмундом Гербейштейном в книге “Записки о московитых делах” (издана в 1549 г.), сообщения о путешествии из Белого моря в Данию Власия и Дмитрия Герасимовых (конец XV – начало XVI века), результаты исследований экспедиций сэра Хью Виллоугби (1553), Стифена Барроу (1557) и В. Баренца (1594-1597), путевые заметки французского врача П.М. Ламартиньера (1653) и французского путешественника Жак-Франциска Реньяра (вторая половина XVII в.), дневники голландского купца Симона Ван Салингена (1566-1567) и многие другие бесценные исторические свидетельства. Именно в этот период бесформенные контуры загадочной страны Бьярмии приобрели географическую точность и стройность, а полуостров стал именоваться Лапландским, затем Терским и позднее Кольским.
В XVI-XVII вв. за рубежом выходят знаменитые издания, посвященные Северной окраине Европы и её жителям: “Lapponia” Иоганна Шеффера (1673), “Historia de Gentibus Septentrionalibus” Олава Магнуса (1555), “Описание Московии” Александра Гваньини (Krakov, 1578), “Записки о московитых делах” Сигизмунда Гербейштейна (издана в 1549 г.), “Письма” Франческо Негри (1700 г.) и др. Интерес Европы к Лапландии возрос и развивался в нескольких направлениях: торговля, политическое и религиозное влияние, установление и закрепление государственной власти над новыми территориями.
В первой половине XVII века Кольский полуостров и Кола приобрели важное стратегическое значение, так как в то время это был единственный относительно безопасный морской путь для торговли Запада с Россией. Остальные морские маршруты по Балтийскому и Черному морям контролировались враждебно настроенными Данией, Литвой, Польшей, Швецией и Турцией. Обострение политических отношений в этот период потребовало от России более сильного присутствия и точного знания обстановки на Крайнем Севере. Был усилен форт Кольский острог и, начиная с 80 х гг. XVI века, правительство учредило ямскую гоньбу из Поморья до Колы. В пределах Кольского края от села Ковды до конечного пункта.
было обустроено 10 дорожных станций – “ямов”: Ковдская, Княжегубская, Кандалакшская, Зашеечная, Екостровская (Экостровская), Воронье-озерская, Раснаволокская, Масельгская, Кицкая и Кольская. Извоз осуществлялся на оленях по суше и на карбасах по водоёмам. Лопари и их паевые артели брали подряды, как на перевозку, так и на содержание станций. Служилых людей по предъявлении “подорожных” грамот вменено было возить бесплатно, а с остальных взималась повёрстная плата.
Уникальное положение северо-западного форпоста страны и незамерзающая торговая гавань принесли Коле небывалый по темпам и масштабам для тех времён подъём. Первыми наладили коммерческие отношения с Россией английские купцы, организовавшие ещё в середине XVI века “Московскую компанию” и получившие по жалованной грамоте царя Ивана IV эксклюзивное право торговать на Двине (в Холмогорах). Голландские, датские, немецкие и французские купцы, не имевшие привилегий, организовали свободную торговлю в Коле. Спрос на рыбу, пушнину, ворвань, кожи и птичий пух способствовал интенсивному развитию натуральных промыслов и кустарного производства во всей Русской Лапландии и на несколько веков определил перспективы и потенциал развития этого региона.
Необходимо отметить, что большинству лопарей в силу особенностей своей культуры и социальной организации присуще было стремление осуществлять меновую торговлю, чем успешно пользовались купцы и другие стяжатели. На протяжении нескольких веков их беззастенчиво эксплуатировали предприимчивые “хозяева” – представители в торговых делах. Зная и используя безупречную репутацию, простодушие и бескомпромиссную честность саамов, они держали их в постоянной долговой кабале, применяя нечистоплотные приёмы и манипуляции. Как писал Владимир Львов (1903), “Большинство лопарей находится в постоянном долгу у жителей Колы, беря у них различные товары в счёт будущего улова рыбы. … И вот как производится расчёт. … Прежде чем начать расчёт, хозяин угощает водкой простодушного лопаря, чтобы сделать его поуступчивее. Когда лопарь достаточно подвыпит, начинают считать рыбу. … Пуда 2-3, а то и больше хозяин скинет …. Если лопарь станет упрямиться, хозяин опять угощает его водкой, пока не уступит. Наконец, после долгих споров и уговоров расчёт закончен. Если даже улов был хороший, и лопарь заплатил весь долг, то ему все-таки необходима сейчас же и соль, и мука; не прочь он иногда забрать также чаю и сахару. … Пьяный он не замечает, что хозяин ставит за все двойныя и тройныя цены. Но хозяин и этим не доволен. Он старается подсунуть и то, без чего лопарь свободно мог бы обойтися: и самовар, и пестрыя чашки, и яркий платок. Лопарь, всё более и более хмелея, берёт уже не разбирая, сначала за рыбу, а потом и в долг …”. При этом кольские купцы старались вести с саамами торговлю исключительно только на безденежной основе. Даже взнос государственных податей и повинностей с лопарских общин торговцы приняли на себя, чтобы ещё больше упрочить долговую кабалу. Один из таких “хозяев” настолько усердствовал на этом поприще и приобрёл такую печальную известность, что лопари даже сложили поговорку: “Спаси, Господи, оленя от волка, а нас, грешных, от Мартимьяна Базарнаго”.
В противоположность такому корыстолюбию торговцев саамы всегда старались поддерживать самые теплые и добрососедские отношения с русскими и другими народами Кольского региона. Они очень высоко ценили дружбу и порядочность и охотно шли на обычай крестования – братания. В ходе этого обряда стороны обменивались нательными крестами и становились “крёстными братьями”, при этом они одаривали крёстных подарками и далее должны были вести себя, как настоящие братья – навещать, помогать и выручать друг друга в трудных обстоятельствах. Для лопаря было честью породниться таким способом с русским и, по сообщениям всех исследователей, он свято исполнял свой долг – делал богатые подарки побратиму и шёл всегда на выручку. Необходимо отдать должное, что и у русских, и у других соседей этот самобытный народ всегда пользовался заслуженным уважением за честность, доброту, умение держать слово, дружелюбие и кротость характера.
В XVIII веке к изучению и описанию Российской Лапландии подключились Академия наук и Правительство России. Целый сонм блестящих первопроходцев: ученых, мореплавателей и военных – совершили детальные исследования Кольского региона, окружающих морей и его населения. Спустя всего 3 года после основания Академии наук в Российскую Лапландию в 1727 г. была откомандирована топогеодезическая экспедиция профессора Людовика Делиля де ла Круайера (Лакроайера), проработавшая в регионе 3 года. Итогом её работы стали карта Российской Лапландии, изданная в 1745 г. Большой вклад в изучение края внесла естественно-географическая экспедиция (вторая экспедиция первого академического тура) 1771-1772 гг. под руководством академика И.И. Лепёхина при участии его ученика Н.Я. Озерецковского. Рассматривая берега р. Поноя и видя много “таких комплексных сростков, какие только морскому дну свойственны”, И.И. Лепёхин установил, что Кольский полуостров в ходе своей эволюции опускался и поднимался над уровнем Мирового океана. Особенно большой вклад в изучение фауны и флоры, географии, а также быта жителей полуострова внёс сотрудник экспедиции Н.Я. Озерецковский – студент Академии Наук, самостоятельно объехавший побережье от Кольского залива до д. Пялицы и собравший богатые коллекции. Интересным и весьма информативным является выполненное в 1785 г. по заданию правительства описание Архангельской губернии, частью которой был в то время Кольский (позднее Александровский) уезд. В его составлении участвовали сами жители – знатоки своего края. Так, по Кольскому региону документ во многом опирался на ответы и суждения кандалакшанина Максима Голодного.
Инструментальное топографическое изучение края проводилось многочисленными академическими экспедициями Х.Г. Кратенштейна (1752), профессоров С.Я. Разумовского, А. Малле и Л. Питке (1769), Я.Ф. Шмидта (1773) и др. Результатом астрономических и геодезических работ стала “Генеральная карта географическая, представляющая Архангельскую губернию, на свои провинции разделённую” (1773).
С XIX века интенсивность изучения Кольского края ещё более возросла, о чем свидетельствует деятельность целой плеяды выдающихся естествоиспытателей – исследователей Лапландии: Ф.П. Литке (1824),М.Ф. Рейнеке (1826-1832), Н.В. Широкшина (1834), К.М. Бэра (1837), Лемана (1838), Бетлинга (1839), А.Ф. Миддендорфа (1840), Д. Киля (1872), Н.В. Кудрявцева (1880), Ш. Рабо (1884), П.Б. Риппаса (1898), А.И. Кельсиева (1878-1886) и многих других. Широко известными являются комплексные экспедиции в центральные районы Лапландии, организованные в 1887 г. и 1889 г. Обществом исследователей фауны и флоры в Гельсингфорсе (Хельсинки) – столице Великого княжества Финляндского Российской империи. Среди участников были такие известные ученые, как Чильман, Бротерус, Пальман, Энвард, Петрелиус, а также геологи Рамсей (Рамзай) и Гакман. В результате этих исследований были обследованы, описаны и закартированы новые внутренние районы полуострова, такие как горные системы Луяврурт (Ловозерские тундры) и Кейвы. Также были впервые составлены геологические карты крупнейших в мире щелочных массивов Хибинских и Ловозерских тундр. Одним из наиболее ярких и энциклопедически полных описаний жизни, быта, мифологии и верований саамов является книга знаменитого русского этнографа Н.Н. Харузина “Русские лопари”, 1890 г. Следует также отметить огромный вклад писателей и популяризаторов Севера – С.В. Максимова (“Год на Севере”, 1890), В.И. Немировича-Данченко (многочисленные публикации – 1875, 1877, 1892 и др.), А.В. Елисеева (“По белу свету”, 1895), В.Н. Львова (“Русская Лапландия и русские лопари”, 1903) и многих других. Их стараниями и трудами Кольский Север и саамская культура стали хорошо известны не только в России, но и далеко за пределами страны.
Интерес к самому западному народу, сохранившему со времен первобытнообщинного строя почти до XX века шаманство, мифологию, суеверия, черты быта и традиционных промыслов, был настолько велик, что периодически выходил за границы допустимого с точки зрения норм цивилизованного поведения. Благодаря антропометрическим особенностям строения черепа, считавшегося эталоном брахицефала (круглоголового человека), в научных кругах в XVIII-XIX вв. появилась мода на разграбление саамских захоронений. В серьёзных научных журналах печатались подробные инструкции по разграблению могил и древних культовых святилищ лопарей. Например, А.П. Богданов в своей статье (1878) рекомендовал: “Черепа и скелеты нужно отыскивать с большой осторожностью и без ведома лопарей …”. О таком “нездоровом” интересе писал также и В.Ю. Визе (1912): “В таком недоверчивом отношении лопарей к приезжим, в частности к „проферсолам”, как они называют ученых исследователей, отчасти виноваты и последние. В 1910 г., вскоре после нас, по Умбозеру проезжал один шведский этнограф. На одном из островов Умбозера, Wulsuol’е, он для того, чтобы добыть лопарские скелеты, тайком разрыл лопарское кладбище, причём разрыл не только старыя могилы, но и несколько могил, где покоились останки лопарей, которых ныне живущие лопари ещё помнили живыми. Конечно, такой поступок должен был глубоко возмутить лопарей, вообще религиозных и суеверных …”. Такие методы исследований, разумеется, не способствовали преодолению природной скрытности и застенчивости этого скромного народа.
Промышленное освоение современной территории Ловозерского района ведет летоисчисление с первого горнопромышленного предприятия – знаменитых Лапландских заводов. Основали их знаменитые архангелогородские купцы: Федор Чирцов, Федор Прядунов и Егор Собинский – известные успешным опытом добычи серебра на острове Медвежий в Кандалакшском заливе в начале XVIII века. После того, как императрица Анна Иоанновна в виде особой монаршей милости передала эти серебряные копи во владение барону Шембергу – немцу из окружения Бирона (фаворита императрицы), они предприняли ещё одну попытку освоения недр Кольского края. В 1735 г. основанная купцами компания приступила к строительству завода по добыче медных руд в пустынном месте около Трех Островов, в четырех верстах от устья реки Русеницы (в восточной части Ловозерского района). Но, к сожалению, в 1736 г. уже упоминавшийся немец Курт Александр фон Шемберг занял пост генерал бергдиректора (министра горного дела) России. Летом следующего года он лично осмотрел месторождение, после чего подал прошение на имя императрицы об отстранении от дела арханге-логородских купцов и строительстве завода за казенный счёт. В 1739 г. при содействии Бирона он получил ссуду из государственных денег в 50 000 рублей и “Привилегию”, согласно которой к нему отошли в частное владение завод, месторождение, земля и лес на 50 верст во все стороны. Также он мог по своему усмотрению и выбору приписывать к своему предприятию черносошенных (государевых) крестьян. Уже в 1744 г. Лапландские заводы перестали существовать, принеся казне (с учетом непогашенной ссуды Шемберга) большие убытки. За время существования предприятия из добытой руды было выплавлено 126 пудов и 15.5 фунта красной меди при себестоимости, превышающей почти на 2 порядка себестоимость уральской меди из Демидовских заводов. К сожалению, после этого эпизода попыток промышленного освоения богатейших недр Лапландии практически не было вплоть до середины XX века.
Все социально-экономические преобразования края в дореволюционный период фактически не затронули внутренние районы Лапландии. Промыслы, быт и уклад саамов оставались неизменно постоянными, словно замёрзли в этом суровом и диком крае. Единицей их социально-экономической организации служила община – “сыййт (сиййт)”, владеющая и распоряжающаяся от лица её членов комплексом промысловых угодий, природных ресурсов и территорий. Административно-территориальная единица мест проживания и промыслов называлась погост. В конце XVIII в. Кольский регион насчитывал 18 погостов (с запада на восток, спускаясь с севера на юг): Нявдемский, Пазрецкий, Печенгский, Мотовский, Сонгельский, Кильдинский, Нотозерский, Масельгский, Вороньинский (Воронежский), Семиостровский, Иокангский, Ловозерский, Понойский, Екостровский, Бабинский, Орвезерский и Пяозерский. В разные периоды их число варьировало от 8-10 до 21. Как правило, обустраивались и “зимние “ погосты – места постоянного базирования в длительный зимний период, и “летние” – временные становища на время летнего выпаса оленей и других промыслов. У каждой общины существовали свои принципы и обычаи общего распределения добычи и доходов от промыслов, а также практика взаимопомощи. Все промысловые угодья и охотничьи территории были разделены между погостами с правом наследственного владения.
Еще в XVIII-XIX веках губернские власти и российское правительство неоднократно предлагали лопарям сменить кочевой образ жизни на осёдлый, но всегда получали решительный отказ. Однако изменения традиционного уклада всё же начались, и первыми из них стали реформы и перемены, произошедшие во второй половине XIX века. Во-первых, с 1868 г. началась планомерная колонизация Мурманского берега, подкреплённая утвержденным в 1876 г. “Положением о льготах, предоставляемых переселенцам на Мурманский берег”. Оно, в частности, распространяло на саамов, желающих перейти на осёдлый образ жизни, полный перечень льгот, предусмотренных для колонистов. Они включали: выдачу субсидии на обустройство от 50 до 150 рублей и пособия от 100 до 200 рублей на закупку леса для строительства жилья или судна, льготные права в торговле с Норвегией, освобождение от действительной военной службы и всех государственных податей сроком на 10 лет и многие другие преференции. К сожалению, только 20 лопарских семей пожелало воспользоваться этими льготами. Всего на Мурмане возникло более десятка новых колоний и факторий в Ура-Губе, Рынде, Териберке, Западной и Восточной Лице, Гаврилове и др. Число переселенцев (примерно в равном соотношении финнов и русских, и меньшее количество норвежцев) в первые пять лет проведения колониальной политики достигло более 800 человек. Благодаря правительственной поддержке пароходств, достаточно быстро и успешно было организовано регулярное морское сообщение. Навигация проходила с июня по середину сентября со средним сроком посещения пунктов Мурманского побережья (Семь Островов, Под-Пахтой – около современной Рынды, Шельпино – Дальние Зеленцы, Гаврилово, Териберка, Еретики – Порт-Владимир, Корабельная Бухта – около Цып-Наволока и Вайда-Губа) раз в 16 дней и раз в 11 дней – Терского берега (Кандалакша, Умба, Кузомень и Кашкаранцы). Грузопассажирские рейсы осуществляли 4 парохода водоизмещением до 900 т.
Наряду с явным положительным эффектом колонизация Мурманского берега принесла и негативные явления, осложнившие условия традиционных промыслов и жизни коренного народа. Дело в том, что наряду с крепкими работящими переселенцами на Север пришли и колонисты из категории “перекати-поле”, чей основной интерес выражался в получении подъёмных денег и быстром обогащении за счёт снятия “сливок” всеми возможными способами. Как охарактеризовал эту ситуацию Г.Ф. Гебель (1909)”… переселили не полезный народ, но избегающих серьёзнаго труда пролетариев, про которых сложилась на Мурмане поговорка: “у колонистов лишь тогда есть рыба, когда приезжают промышленники (с Белого моря)”. Кроме того, интенсивное использование и вовлечение в хозяйственный оборот вокруг новых факторий некогда заповедных и мало затронутых угодий и биоресурсов, составлявших основу жизнеобеспечения коренного населения, а также участившиеся случаи воровства и отстрела оленей весьма негативно отразились на социально-экономическом положении лопарей.
Вторым фактором, внёсшим кардинальные изменения в размеренную жизнь саамов, стало не санкционированное властями переселение на Кольский полуостров коми-ижемцев, начавшееся с прибытия 4-х семей с 5 тысячами оленей в 1887-88 гг. По словам Г.М. Крепса, это были “предприимчивые и работящие, смекалистые, хорошие торговцы, сильные, рослые, многосемейные, дружные между собой и культурные” люди, которые смогли в короткие сроки прочно обосноваться в Лапландии. Ижемцы – кочевой оленеводческий народ из Большезе - мельской тундры (Печорского уезда) материковой части России. С собой они принесли и быстро внедрили передовую и рациональную систему оленеводства, а также более совершенные предметы и орудия промыслов и быта. Буквально за 2-3 поколения ижемцы сравнялись с саамами по численности населения и по поголовью оленей, а по эффективности их хозяйственного использования даже превзошли. Они поставили дела на коммерческий лад: производили планомерный и организованный выпас и забой оленей с использованием квалифицированных наёмных пастухов – ненцев (самоедов), хорошо выделывали шкуры, изготавливали из них замшу, одежду и обувь, сбывали продукты оленеводства на отечественные и зарубежные рынки. Так в годы первой мировой войны они стали поставщиками мяса для строителей железной дороги, порта и Иокангской военно-морской базы. Об их возросшей роли говорит такой факт, что в 1921 году в центре восточной части Кольского полуострова в 150 километрах от села Ловозеро коми-оленеводы основали один из самых крупных населённых пунктов Кольского региона – село Краснощелье.
В отличие от традиционного оленеводства лопарей, предусматривающего вольный выпас в тундре с весны до осени небольшими стадами (до 50, максимум до 100 оленей), ижемцы применяли крупностадный регулируемый кочевой выпас и постоянное окарауливание. С октября по конец марта животные паслись на лесных пастбищах внутренних районов, а летом их перегоняли на Мурманское побережье. Саамские олени и дикие часто прибивались к стадам ижемцев. Если лопарь по фирменному клейму находил своего оленя, то тот без споров возвращался. Однако к своим огромным стадам зажиточные коми посторонних допускали неохотно, и такое положение вещей стало причиной множества конфликтов и претензий. Этим объясняется возникшая неприязнь к “хитрым ижемцам”. В последующие годы лопари частично переняли культуру большеземельского оленеводства и множество предметов быта, приёмов и орудий промыслов. Например, они заимствовали вместо традиционной ездовой однополозной бескопыльной кережи более удобный тип косокопыльных нарт и самоедскую упряжь, в одежде появились малицы, пимы, липты и тоборки. Также произошло смешение пород кольских оленей (крупных, светлой, жёлто-коричневой масти) с тундровыми – ижемскими (более мелкими, широкогрудыми, темной масти).
Окончательно традиционный уклад саамов был трансформирован в XX веке. Сначала в 1920-1930 гг. была проведена принудительная коллективизация с созданием крупностадных оленеводческих колхозов. Затем в период 1930-1960 гг. произошло переселение Кольских саамов из мест их традиционного обитания, прежде всего, по экономическим и в меньшей степени по политическим (военно-стратегическим) причинам. В эти годы была очень высокая потребность в трудовых ресурсах в связи с индустриальным освоением Кольского региона, в том числе недр Ловозерского массива (Ловозерский ГОК). Часть селений были ликвидированы как неперспективные, другие попали в зону затопления строящихся ГЭС. Прибрежные участки (устья, бухты и губы) Баренцева моря отошли военным и на долгие десятилетия были исключены из хозяйственного оборота. Кроме того, регулярное морское сообщение без значительных государственных дотаций стало убыточным. К концу 1960- х гг. большинство кильдинско-чудзъяврских, вороненских и варзинских саамов было переселено в с. Ловозеро. Промышленное освоение Кольского полуострова привело к отчуждению традиционных пастбищных и промысловых территорий лопарей. Тем самым был нарушен отработанный за несколько тысячелетий уникальный тип социально-экономической организации жизнедеятельности коренного малочисленного народа Севера, опирающийся на систему неистощительного природопользования.